В живописи Хаджи-Мурада Алиханова, разнообразной по технике исполнения, я нахожу редкий сплав эмоции и рефлексии. Ощущение такое, что Хаджи-Мурад не только чувствует цветом, но и думает им. И в то же время энергия ритмических цветовых пульсаций на его полотнах отсылает, например, к неувядающей врубелевской магии, навсегда сохранившей привкус волнующей тайны…
Хаджи-Мурад одинаково уверенно чувствует себя и в реалистическом письме, и в абстрактной нефигуративной живописи. Узнаваемая реальность и авторская мифология, эмпирический план и метафоричность перетекают, дополняют друг друга, возвращая зрителю чувство многомерности жизни.
В городских пейзажах, в реалистически воссозданных архитектурных фасадах старых московских домов зримо проявлена одухотворенность цвета – то сумеречного («Остоженка. Дом музыканта»), то поэтически-притягательного («Пречистенка. Чугунные кружева», «Староконюшенный переулок, Зеленый дом»). В них нетрудно уловить тепло ностальгической интонации, атмосферу умиротворенности и в то же время обаяние чего-то навсегда утраченного.
А вот другой Хаджи-Мурад: взорванная фактура упорядоченных предметов и линий, полет свободной абстракции («Туннель времени», «Дама», «Слушая Баха»), неизбывная щедрость красок и творческого воображения.
Не могу не сказать о виртуозно исполненном карандашном наброске «Двое» и, конечно, об утонченной стилистике двух любимых моих полотен: «Большая обнаженная на красном фоне» и «Девушка и скрипка». Сдержанно-декоративный колорит этих картин, пластика и поэтика художественных пространств обнаруживают редкую соразмерность доминирующего красного цвета и композиционно-изобразительных решений и, следовательно, безупречное чувство эстетической меры.
Хаджи-Мурад, как всякий подлинный художник, созидает свой миф, удерживающий в себе память о дагестанском первоистоке, о филигранных горских письменах, о сакральных смыслах родной культуры. Психологическая точность, например, портретов поэта Абуталиба и композитора Чалаева безошибочно выдает то, что можно назвать генетическим кодом дагестанской ментальности. Но и беспредметная живопись («У моря. Детство. Отрочество») способна не менее выразительно передать ту же корневую суть в наплыве впечатлений, возвращающих в мир детства.
Оставаясь внутренним камертоном творческих исканий, эта неразделенность самобытности и современных стилевых новаций своеобразно преломляется в каждой картине Хаджи-Мурада.
Сопоставьте полотна, созданные в разные годы, и вы согласитесь с тем, что Хаджи-Мурад как творец не знает отдыха на своем пути. Для меня очевиден этот эффект преодоления художником самого себя, своих вчерашних приоритетов. Усложняются творческие задачи, обновляется язык самовыражения, расширяется репертуар приемов.
Эту траекторию профессионального роста и, если брать по большому счету, эту духовную самореализацию художника и человека в полной мере отразили звучащие краски Хаджи-Мурада Алиханова.
Казбек Султанов,
профессор Института мировой литературы
октябрь 2009.